Сегодня стал свидетелем разговора в аптеке. Главные герои – женщина-провизор и мужчина за пятьдесят, он тихонько стоял в тени подсобного помещения, за стойкой. Но так как я никуда не спешил, ходил высматривал всякие чаи и прочие аптечные штуки, он решил продолжить разговор, который я прервал своим визитом.
Кроме нас в аптеке никого не было. Красивая женщина, лет сорока пяти делала свои дела и иногда вставляла в его речь короткие реплики. Типа:
– Да я бы тебя вообще прибила.
В последнее время я редко встречаю такое качество как искренность. Его нет нигде. Но тут что-то заставило меня прислушаться более внимательно: мужчина говорил негромко.
Он говорил в такой свободной, непринужденной манере, в какой обычно говорят дети, пока их ещё не научили врать.
Он говорил искренно, удивлённо, наивно, по-детски, но сквозь призму прожитого, и это звучало как песня Джо Дассена где-нибудь в кромешной дыре. Короче, даже если не хочешь — притягивает.
Думаю, вы гадаете, о чем же он говорил.
Я готов поставить последнюю десятку, что не угадаете.
Я инстинктивно подошёл поближе к витрине с кремами Сиберика, чтобы увидеть его. И лучше слышать.
Конечно, его можно было бы назвать самым обычным, одет, правда, в светлое, лицо чистое, хотя и немного помятое, довольно приятное. Похож на Джо Дассена, я не ошибся.
Потом я подумал, что мне показывают сценку из безымянного советского кино, например, из Рязанова. А может это был Бертолуччи. Они там, за стеклом, на сцене, а я тут, смотрю на них и удивляюсь, что отношения могут быть вот такими искренними и честными. Даже когда за пятьдесят.
Он стоял прислонившись плечом к косяку, поглаживая рукой рассеченную щеку.
– Представляешь, ну кто придумал эти смски! Так бы я спокойно пошёл домой и ничего бы не случилось, лёг бы спать и все было бы цело.
Я смотрел на неё. Она и улыбалась и хмурилась и смотрела на него с укоризной и с любовью.
Так не бывает, – подумал я.
– И что ты с утра делал? – Спросила она.
– Как в пять утра отпустили, – вот к тебе сюда пришёл и стоял до открытия ждал… Нам же обычно в первых числах дают, так я ни-ни. Денег же нет, куда я пойду. А тут эта смска из банка. Деньги пришли на карточку. Ну я же без фанатизма, ты меня знаешь. Взял одну и пошел к… А потом… Ах, как болит-то…
Она подошла и погладила его по щеке.
Он продолжал:
– И ничего не помню потом, представляешь?! Как такое может быть, всего же одна была!
Он говорил абсолютно спокойным тоном, язык его не заплетался и я бы мог назвать его речь красивой, а его баритон волнующим. Как в кино.
Я было хотел вставить, что пить много не стоит в таком возрасте. А потом подумал, кто я такой, чтобы учить его. И её. Чтобы учить их как лучше им. И я промолчал.
Я понял, что порой он выпивает, и это похоже на то, как Женя Лукашин ходит в баню. А потом она его спасает.
И потом она не злится. Или злится, но не показывает.
А он знает, что она влюблена в него, но не пользуется этим явно, а просит иногда, в такие моменты, участия, помощи.
– Все вынули из карманов, хорошо ценного ничего не было. Только карточка.
– Так это тебя там так отделали? — спрашивает она. – Лекарства то есть дома? Я тебе давала в прошлый раз…
– Да-да, все есть, ничего не нужно, спасибо, – говорит он, вздыхает и смотрит на неё. – Я просто ждал тебя, хотел увидеть…
Я понял, что он был в вытрезвителе.
Он говорит все это так честно, что мне становится неловко, что я вообще тут стою.
– Была бы моя воля, я бы тебя вообще прибила, – ласково говорит она.
Я выхожу, аккуратно прикрывая двери и смотрю на солнце. Оно светит тепло, ласково и немного грустно, как всегда в конце августа.
#Минск 2016